Откуда пришла традиция на новогоднюю ёлку?

Обычай ставить дома ёлку к новогоднему празднику пришёл на Русь совсем недавно, чуть более полутора веков тому назад. И, как многое другое, привнесённое к нам из западной Европы, оказался, мягко выражаясь, не совсем полезным...

Традиция празднования новогодних праздников с ёлкой, настолько сильно вошла в наш быт, что почти никто не задаётся вопросами: а откуда пришла к нам ёлка? Что она символизирует? Почему именно ёлка неотъемлемый атрибут на Рождество и Новый Год? Когда же появилась у нас ёлка и откуда она пришла, и попытаемся выяснить мы в данной статье. В 1906 году философ Василий Розанов писал: «Много лет назад я с удивлением узнал, что обычай рождественской ёлки не принадлежит к числу коренных русских обыкновений. Ёлка в настоящее время так твёрдо привилась в русском обществе, что никому в голову не придёт, что она не русская…»
Как вам уже известно из статьи «Что мы празднуем на Новый Год», традицию празднования Нового Года с ёлкой в Россию своим указом принёс Пётр I в 1699 году. Вот небольшой фрагмент из этого указа (буква «ъ» в конце слов не читается):

Тем не менее, к будущей рождественской ёлке указ императора Петра имел всего лишь косвенное отношение: во-первых, город декорировался не только еловыми, но и другими хвойными деревьями; во-вторых, в указе рекомендовалось использовать как целые деревья, так и ветви, и, наконец, в-третьих, украшения из хвои предписано было устанавливать не в помещении, а снаружи – на воротах, крышах трактиров, улицах и дорогах. Этим ёлка превращалась в деталь новогоднего городского пейзажа, а не рождественского интерьера, чем она стала уже намного позже. Текст государева указа свидетельствует нам о том, что для Петра во вводимом им обычае, с которым он познакомился во время европейского путешествия, важной была как эстетика – дома и улицы велено было украсить хвоей; так и символика – декорации из вечнозелёной хвои следовало создавать в ознаменование празднования именно Нового Года.
Важно, что петровский указ от 20 декабря 1699 года является, чуть ли не единственным документом по истории ёлки в России XVIII века. После смерти Петра новогодние ёлки ставить перестали. Лишь владельцы трактиров украшали ими свои дома, причём эти ёлки стояли на трактирах круглый год – отсюда пошло их название – «ёлки-палки».
Государевы предписания сохранились лишь в убранстве питейных заведений, которые перед Новым Годом продолжали украшать ёлками. По этим ёлкам, которые были привязаны к колу, установлены на крышах или же воткнуты у ворот, опознавались кабаки. Ёлки стояли там до следующего года, накануне которого старые заменяли новыми. Возникнув в результате петровского указа, этот обычай поддерживался в течение XVIII и XIX веков.
Пушкин в «Истории села Горюхина» упоминает «древнее общественное здание, украшенное ёлкою и изображением двуглавого орла». Эта характерная деталь была хорошо известна и время от времени отражалась во многих произведениях русской литературы. Иногда же вместо ёлки на крышах кабаков ставились сосенки: «Здание кабака... состояло из старинной двухэтажной избы с высокой кровлей... На верхушке её торчала откосо рыжая иссохшая сосенка; худощавые, иссохшие ветви её, казалось, звали на помощь».
А в стихотворении Н.П. Кильберга 1872 года «Ёлка» кучер искренне удивляется тому, что барин по вбитой у дверей избы ёлке не может признать в ней питейного заведения:
«Въехали!.. мчимся в деревне стрелой,
Вдруг стали кони пред грязной избой,
Где у дверей вбита ёлка...
Что это?.. – Экой ты, барин, чудак,
Разве не знаешь?.. Ведь это кабак!..»
Вот почему, кабаки в народе стали называть «ёлками» или же «Иванами-ёлкиными»: «Пойдем-ка к ёлкину, для праздника выпьем»; «Видно, у Ивана ёлкина была в гостях, что из стороны в сторону пошатываешься»; «ёлка (кабак) чище метлы дом подметает». Вскоре, весь комплекс «алкогольных» понятий постепенно приобрёл «ёлочные» дуплеты: «ёлку поднять» — пьянствовать, «идти под ёлку» или «ёлка упала, пойдем поднимать» — идти в кабак, «быть под ёлкой» — находиться в кабаке; «ёлкин» — состояние алкогольного опьянения и т.п.
Случайно ли Пётр I своим указом вводит в культ почитания на территории Московии дерево, которое стало символом питейных заведений, а в народной традиции считалось деревом смерти?
Естественно, что среди народа обычай наряжать ёлку приживался с трудом, так как ель издревле считалась на Руси деревом смерти: не случайно по сей день еловыми ветками принято устилать дорогу, по которой идёт похоронная процессия, а возле домов не принято сажать ёлки. А какого страху навевает поход в еловый лес, где среди белого дня можно легко потеряться, так как ель очень плохо пропускает солнечный свет и в лесах еловых, поэтому очень темно и от этого страшно. Также существовал обычай: удавившихся и вообще – самоубийц зарывать между двумя ёлками, поворачивая их. Из ели, как и из осины, запрещалось строить дома. Кроме того, в русских свадебных песнях ель связывали с темой смерти, где она символизировала невесту-сироту.
В древности у славян ёлка выступала символом смерти, которая связывала с «другим миром», перехода в него и необходимый элемент похоронного ритуала. Так как наши предки сжигали своих умерших, т.е. отправляли их к Роду, то ель, как хорошо горящее в любое время года смолянистое дерево и использовалось при кремировании. Умершего славянского князя или княгиню густо обкладывали ветками из ели и шишек, при завершении погребальных молитв волхвов, при осыпании злаками овса, ржи и «голосении» многочиленных плакальщиц скорбный костер или кроду поджигали. Горящий пламень устремлялся в небо.
На протяжении всего XVIII века нигде, кроме питейных заведений, ель в качестве элемента новогоднего или святочного декора больше не фигурирует: её образ отсутствует в новогодних фейерверках и иллюминациях; не упоминается она при описании святочных маскарадов при дворе; и, конечно же, нет её на народных святочных игрищах. В рассказах о новогодних и святочных празднествах, проводившихся в этот период русской истории, никогда не указывается на присутствие в помещении ели.
В образе ели люди Древней Руси не видели ничего поэтического. Произрастая по преимуществу в сырых и болотистых местах, это дерево с темно-зеленой колючей хвоей, неприятным на ощупь, шероховатым и часто сырым стволом, не пользовалось особой любовью. Без симпатии изображалась ель как, впрочем, и другие хвойные деревья и в русской поэзии, и в литературе, вплоть до конца XIX века. Вот лишь несколько таких примеров. Ф. И. Тютчев писал в 1830 году:

«Пусть сосны и ели
Всю зиму торчат,
В снега и нетели
Закутавшись, спят.
Их тощая зелень,
Как иглы ежа,
Хоть ввек не желтеет,
Но ввек не свежа.»

Мрачные ассоциации вызывала ель у поэта и прозаика рубежа XIX и XX веков А. Н. Будищева:

«Сосны и мшистые ели,
Белые ночи и мрак.
Злобно под пенье метели
Воет пустынный овраг.»

А Иосиф Бродский, передавая свои ощущения от северного пейзажа (места своей ссылки – села Корейского), замечает: «Прежде всего специфическая растительность. Она в принципе непривлекательна – все эти елочки, болотца. Человеку там делать нечего ни в качестве движущегося тела в пейзаже, ни в качестве зрителя. Потому что чего же он там увидит?»
Смертная символика ели была усвоена и получила широкое распространение при советской власти. Ель превратилась в характерную деталь официальных могильников, прежде всего – мавзолея Ленина, около которого были посажены серебристые норвежские ели: «Ели наклоняются старея, Над гранитом гулким мавзолея...»
Смертная символика ели нашла отражение и в пословицах, поговорках, фразеологизмах: «смотреть под елку» – тяжело болеть; «угодить под елку» – умереть; «еловая деревня», «еловая домовина» – гроб; «пойти или прогуляться по еловой дорожке» – умереть и др. Звуковая перекличка спровоцировала сближение слова «ёлка» с рядом нецензурных слов, что также повлияло на восприятие нами этого дерева. Характерны и «ёлочные» эвфемизмы, широко употребляемые в наши дни: «ёлки-палки», «ёлки-моталки» и т. п.
Возрождение ёлки началось лишь лишь в середине ХIХ века. Считается, что первую рождественскую ёлку в Петербурге устроили проживавшие там немцы. Этот обычай горожанам так понравился, что они стали устанавливать ёлки в своих домах. Из столицы империи эта традиция начала распространяться по всей стране.
Ни Пушкин, ни Лермонтов, ни их современники никогда о ёлке не упоминают, тогда как святки, святочные маскарады и балы в литературе и в журнальных статьях описываются в это время постоянно: святочные гаданья даны в балладе Жуковского «Светлана» (1812), святки в помещичьем доме изображены Пушкиным в V главе «Евгения Онегина» (1825), в Сочельник происходит действие поэмы Пушкина «Домик в Коломне» (1828), к святкам приурочена драма Лермонтова «Маскарад» (1835): «Ведь нынче праздники и, верно, маскарад...».
Первое упоминание о ёлке появилось в газете «Северная пчела» накануне 1840 года: газета сообщала о продающихся «прелестно убранных и изукрашенных фонариками, гирляндами, венками» ёлках. Год спустя в том же издании появляется объяснение входящего в моду обычая:
«Мы переняли у добрых немцев детский праздник в канун праздника Рождества Христова: Weihnachtsbaum. Деревцо, освещенное фонариками или свечками, увешанное конфетами, плодами, игрушками, книгами составляет отраду детей, которым прежде уже говорено было, что за хорошее поведение и прилежание в праздник появится внезапное награждение...»
На протяжении первых десяти лет петербургские жители всё ещё воспринимали ёлку как специфическое немецкое обыкновение. А. В. Терещенко, автор семитомной монографии «Быт русского народа» (1848), писал: «В местах, где живут иностранцы, особенно в столице, вошла в обыкновение ёлка». Отстраненность, с которой даётся им описание праздника, свидетельствует о новизне для русского народа этого обычая: «Для праздника ёлки выбирают преимущественно дерево ёлку, от коей детское празднество получило наименование; её обвешивают детскими игрушками, которые раздают им после забав. Богатые празднуют с изысканной прихотью.»
В рассказе С. Ауслендера «Святки в старом Петербурге» (1912) рассказывается о том, что первая рождественская ёлка в России была устроена государем Николаем I в самом в конце 1830-х годов, после чего, по примеру царской семьи, её стали устанавливать в знатных столичных домах:

«— Что же, вы после государя первые обычай этот немецкий приняли, — сказал один старый генерал батюшке.
—Да, было трогательно видеть в прошлом году во дворце, какую радость не только у детей, но и у людей старых вызывало это нововведение, — отвечал отец.»

---

Пришедшая из Германии ёлка с начала 1840-х годов начинает усваиваться русскими семьями столицы. В 1842 году журнал для детей «Звездочка», который издавался детской писательницей и переводчицей А. O. Ишимовой, сообщал своим читателям: «Теперь во многих домах русских принят обычай немецкий: накануне праздника, тихонько от детей, приготовляют ёлку; это значит: украшают это вечнозеленое деревцо как только возможно лучше, цветами и лентами, навешивают на ветки грецкие вызолоченные орехи, красненькие, самые красивые яблоки, кисти вкусного винограда и разного рода искусно сделанные конфеты. Всё это освещается множеством разноцветных восковых свеч, прилепленных к веткам дерева, а иногда и разноцветными фонариками.»
К середине XIX века немецкий обычай прочно вошел в жизнь российской столицы. Ёлка становится для жителя Петербурга вполне привычным явлением. В 1847 году Н. А. Некрасов упоминает о ней как о чем-то всем знакомом и понятном: «Все же случайное походит на конфеты на рождественской ёлке, которую так же нельзя назвать произведением природы, как какой-нибудь калейдоскопический роман фабрики Дюма – произведением искусства».
В. Иоффе, исследуя «литературную флору» русской поэзии ХIХ-ХХ веков, отметил начавшуюся с конца XIX века возрастающую популярность ели, связанную, видимо, с тем, что ель в сознании русского народа крепко соединилась с положительным символом рождественского дерева:

«...ель и сосна, аутсайдеры XIX века, нынче становятся всё более и более популярными».

И уже дореволюционная детская литература полна рассказами о детской радости от встречи с Рождественской ёлкой. Об этом пишет К.Лукашевич «Мое милое детство», М.Толмачева «Как жила Тася», монахиня Варвара «Рождество Христово – Детство золотое», А.Федоров-Давыдов «Вместо Рождественской елки» и многие другие.
Забавный факт, но серьезным противником ёлки, как иноземного и, к тому же, ведического по своему происхождению обычая, стала христианская церковь. Святейший синод вплоть до революции 1917 года издавал указы, запрещавшие устройство ёлок в школах и гимназиях.
Тем не менее, к началу XX века ёлка становится в России обычным явлением. После 1917 года несколько лет елки сохранялись: вспомним картины «Ёлка в Сокольниках», «Ёлка в Горках». Но с 1925 года началась плановая борьба с религией и с православными праздниками, результатом которой стала окончательная отмена Рождества в 1929 году. День Рождества превратился в обычный рабочий день. Вместе с Рождеством отменялась и ёлка, уже прочно сросшаяся с ним. Ёлка, против которой когда-то выступала Православная Церковь, теперь стала называться «поповским» обычаем. И тогда ёлка «ушла в подполье»: её тайно продолжали ставить к Рождеству, плотно занавесив окна.
Ситуация изменилась после того, как И. В. Сталиным были произнесены слова: «Жить надо лучше, жить надо веселее». В конце 1935 года ёлка была не столько возрождена, сколько превращена в новый праздник, получивший простую и чёткую формулировку: «Новогодняя ёлка – праздник радостного и счастливого детства в нашей стране». Устройство новогодних ёлок для детей сотрудников учреждений и промышленных предприятий становится обязательным. Связь ёлки с Рождеством была предана забвению. Рождественское дерево превратилось в атрибут государственного праздника Нового Года. Восьмиконечную звезду – славяно-арийский знак Солнца, который христиане назвали Вифлеемской звездой, на верхушке «рождественского дерева» теперь заменила пятиконечная звезда, такая же, как на кремлёвских башнях.
В 1954 году впервые зажглась главная ёлка страны - Кремлевская, которая искрится и сверкает каждый Новый Год. После 1935 года игрушки отражали развитие народного хозяйства в СССР. В популярном в те годы советском журнале «Вокруг света» объяснялось: «По елочным игрушкам можно проследить историю строительства новосветлого коммунистического общества разных годов. Наряду с банальными зайчиками и белочками, сосульками и колобками, выпускались игрушки в виде пятиконечной звезды, серпа и молота, трактора, самолета; позже им на смену пришли игрушки в виде космонавтов, и космических кораблей, ракет.»
Рождество же оставалось под запретом аж до 1989 года. Такая вот непростая история новогодней ёлки в России. Где же зародился праздник ёлки?
Оказывается, что у многих европезированных славяно-арийских народов во время рождественского сезона издавна использовалось рождественское или святочное полено, громадный кусок дерева или пень, который зажигался на очаге в первый день Рождества и понемногу сгорал в течение двенадцати дней праздника. Согласно распространенному верованию, бережное хранение кусочка рождественского полена в течение всего года защищало дом от огня и молнии, обеспечивало семье обилие зерна и помогало скотине легко выносить потомство. В качестве рождественского полена использовались обрубки стволов ели и бука. У южных славян – это так называемый бадняк, у скандинавов –juldlock , у французов – le buche de Noël (прим А.Н. – рождественский чурбан, что по сути, если прочитать эти слова по-русски, получим бух – русское обух – обратная сторона топора-секиры, вполне есть чурбан или полено; и но-ёл похоже на слияние слов - норвежская ёлка или новая новогодняя ёлка, или лучшее и самое точное попадание ночная ёлка).
История превращения ели в рождественское дерево до сих пор точно не восстановлена. Наверняка известно лишь то, что случилось это на территории Германии, где ель во времена ведической культуры была особо почитаемой и отождествлялась с мировым деревом: «Царицей германских лесов была вечнозеленая ель». Именно здесь, у древних славян, предков германцев, она и стала сначала новогодним, а позже — рождественским растительным символом. Среди германских народов издавна существовал обычай идти на Новый год в лес, где выбранное для обрядовой роли еловое дерево освещали свечами и украшали цветными тряпочками, после чего вблизи или вокруг него совершались соответствующие обряды. Со временем еловые деревца стали срубать и приносить в дом, где они устанавливались на столе. К деревцу прикрепляли зажжённые свечки, на него вешали яблоки и сахарные изделия. Возникновению культа ели как символа неумирающей природы способствовал её вечнозеленый покров, позволявший использовать её во время зимнего праздничного сезона, что явилось трансформацией издавна известного обычая украшать дома вечнозелеными растениями.
После крещения и латинизации славянских народов (прим. А.Н. – чистокровные немцы – это не арийцы, а славяне, точнее святорусы – голубоглазые и светловолосые), населяющих территорию современной Германии, обычаи и обряды, связанные с почитанием ели, начали постепенно приобретать христианский смысл, и её стали употреблять в качестве рождественского дерева, устанавливая в домах уже не на Новый Год, а в Сочельник т.е. канун Рождества Солнца (бога), 24 декабря, отчего она и получила название рождественского дерева — Weihnachtsbaum (прим. А.Н. – интересное слово, которое если прочитать по частям и по-русски очень похоже на следующее – святой ночи полено, где если к Weih добавить «s», то получим русское слово свят или свет). С этих пор в Сочельник (Weihnachtsabend) праздничное настроение стало в Германии создаваться не только рождественскими песнопениями, но и ёлкой с горящими на ней свечами.
Рождественское дерево со свечами и украшениями впервые упомянуто в 1737 году. Пятьюдесятью годами позже датируется запись некой баронессы, которая утверждает, что в каждом немецком доме «приготавливается еловое дерево, покрытое свечами и сластями, с великолепным освещением». Во Франции долго сохранялся обычай жечь в Сочельник рождественское полено (le buche de Noël), и ёлка усваивалась медленнее и не столь охотно, как в северных странах.
В рассказе-стилизации писателя-эмигранта М. А. Струве «Парижское письмо», где описываются «первые парижские впечатления» русского юноши, отмечавшего Рождество 1868 года в Париже, говорится: «Комната ... встретила меня приукрашенной, но ёлки, любезной мне по петербургскому обычаю, даже хотя бы и самой маленькой, в ней не оказалось».
Чарльз Диккенс в очерке 1830 года «Рождественский обед», описывая английское Рождество, о ёлке ещё не упоминает, а пишет о традиционной для Англии ветке омелы, под которой мальчики, по обычаю, целуют своих кузин, и ветке остролиста, красующейся на вершине гигантского пудинга. Однако в очерке «Рождественская елка», созданном в начале 1850-х годов, писатель уже с энтузиазмом приветствует новый обычай: «Сегодня вечером я наблюдал за веселой гурьбою детей, собравшихся вокруг рождественской елки — милая немецкая затея! Ёлка была установлена посередине большого круглого стола и поднималась высоко над их головами. Она ярко светилась множеством маленьких свечек и вся кругом искрилась и сверкала блестящими вещицами... Вокруг ёлки теперь расцветает яркое веселье — пение, танцы, всякие затеи. Привет им. Привет невинному веселью под ветвями рождественской ёлки, которые никогда не бросят мрачной тени!»
Большинство народов Западной Европы начало активно усваивать традицию рождественского дерева только к середине XIX столетия. Ель постепенно становилась существенной и неотъемлемой частью семейного праздника, хотя память о её немецком происхождении сохранялась многие годы. Теперь, зная правду о ёлке и праздниках с ней связанных, можно отлично отпраздновать Рождество Солнца (прим. А.Н. – подробности читайте в моей статье «Что мы празднуем на Новый Год») и без ёлки, и без Деда Мороза и без алкоголя и не в полночь, и самое главное в настоящий день Рождения Солнца – празднуется вечером с 24-го на 25 декабря, а не по нашему стилю с 6-го на 7-е января.
Получается, что весь христианский мир правильно празднует Рождество Солнца, а нас, русов, как всегда, обманули и подсунули нам чужих богов, чужие традиции и праздники, и в чуждые истине дни! Празднуя, не забывайте, ради чего все собрались за столом, и чьё Рождество празднуете.

А вечнозелёная ёлочка пусть остается в лесу, ведь там ей и место!

_________________
Когда от кризиса идей
Находишь истину в стакане,
Подумай, станешь ли умней,
Наутро писая мозгами?